Одинако, Двако и Трико

В лицее во времена Пушкина служил гувернером некто Трико, докучавший лицеистам бесконечными придирками и замечаниями. Однажды Пушкин и его друг Вильгельм Кюхельбекер попросили у Трико разрешения поехать в находившийся недалеко от Царского Села Петербург. Трико, однако, не разрешил им этого. Тогда довольно уже взрослые шалуны все равно вышли на дорогу, ведущую в Петербург, и, остановив два экипажа, сели по одному в каждый.
Вскоре Трико заметил, что Пушкина и Кюхельбекера нет в лицее, и понял, что друзья ослушались его и уехали в Петербург. Трико вышел на дорогу, остановил еще один экипаж и поехал вдогонку. А в то время у въезда в город стояли полицейские заставы и всех ехавших в столицу останавливали, спрашивали, кто такие и зачем едут.
Когда ехавшего первым Пушкина спросили, как его зовут, он ответил: «Александр Одинако».
Через несколько минут подъехал Кюхельбекер и на тот же вопрос ответил: «Меня зовут Василий Двако».
Еще через несколько минут подъехал гувернер и сказал, что его фамилия Трико.
Полицейские решили, что или их разыгрывают и подсмеиваются над ними, или в город едет группа каких-то мошенников. Они пожалели, что Одинако и Двако уже проехали, и догонять их не стали, а Трико арестовали и задержали до выяснения личности на сутки

Недавно сидел у знакомого в "пивнушке". Народа не было, то есть сидели мы вдвоем во всем помещении. Внезапно заваливает куча подвыпивших парней (человек 10-15) лет 25. Я так понимаю, один из них проставлялся коллегам на своей днюхе. Некоторое время они решали, что будут брать и сговорились на том, что "зачинщик" берет основную массу напитков для народа, а некоторые возьмут себе сами, на свои деньги. Ну вот вся эта делегация пошла от стоек к кассе... И тут произошло, то от чего я был немного в шоке. И после смеялся без остановки.
Как я уже писал, вся "делегация" подошла к кассе, выстроившись в цепочку. И тут с самого конца прозвучало следующее: "Нет парни, тут очередь. Пойдем отсюда"
После чего они такой же цепочкой вышли из "пивнушки" не проронив ни смешка и оставив нас со знакомым в полностью пустом помещении.
(с)

про построение цен и качество:

90-е. Маленький киоск. Привез замечательные фломастеры. Яркие, свежие, дешевые, все сертификаты в порядке. Закупочная 2.5р (если брать сразу много), выставил по 4.5р. Соседний киоск торгует какими то откровенно дерьмовыми по 10р. Люди ходят, возмущаются, мол у меня откровенное гавно, потому что по 4.5р. Психанул, поставил рядом из той же коробки с ценником 25р. Дальше диалог с покупателем (п):
п: хм, а почему одни фломастеры по 25, а другие по 4.5? оригинал и подделка?
я: нет, одинаковые, из одной коробки
п: а почему цены разные?
я: ну не доверяют низкой цене, считают, что если дороже, то априори лучше
п: хм, ясно, ну ладно, дайте мне одну упаковку
я (с сарказмом): а вам по 4.5 или по 25?
п (возмущенно): по 25 конечно!!! нафига я буду всякую дешевку покупать!!!
(С)

Еще чутка о де Голле...
Навеяло недавно закрытой темой о де Голле, Брежневе и героях сопротивления.
И хотя я не любитель постить большие тексты, но рассказик (ИМХО) того стоит, хотя бы отрывок )))

Итак, молодой специалист Симон Левин, выпускник Тартуского университета, работает себе в юридической консультации, медленно набирается опыта и параллельно - собственной клиентуры, и еще не умеет зарабатывать ничего, кроме зарплаты. Война позади, гонения на космополитов позади, смерть Сталина позади. Слава богу, настало время, когда можно хоть как-то жить.

И тут у него дома звонит телефон. И голос телефонистки говорит:

-Ответьте Парижу.

Парижу? Почему не Марсу? Это были времена, когда для звонка в другой город люди заранее занимали очередь на городском междугородном переговорном пункте и орали в трубку так, что на том конце можно было слышать без телефона. А родственник за границей квалифицировался как измена Родине.

И он слышит в трубке:

-Симончик, это ты? Как ты себя чувствуешь? Как ты живешь, мой мальчик, расскажи же мне.

-Кто это? - ошарашенно спрашивает он.

-Кто это, - горько повторяет трубка. - Ты что, меня не узнаешь?

-Нет простите

-Он уже на вы. У тебя что, осталось так много родственников? Ну! Я хочу, чтобы ты меня узнал.

-Я не знаю

-Таки что я могу сделать? Я тебя прощаю. Это я! Ну?

-Кто?

-Конь в пальто! - раздражается трубка. - Говорится так по-русски, да? Это твой дядя Фима! Эфраим! Брат твоего отца! Сколько было братьев у твоего отца, что ты меня не помнишь?

-Дядя Фима - растерянно бормочет Симон, с тоской соображая, что близкий родственник за границей, в капиталистической стране, - вот сейчас вот, вот в этот самый миг, бесповоротно испортил ему анкету и будет стоить всей последующей карьеры.

-Ты мне рад? - ревниво осведомляется дядя.

-Я счастлив, - неубедительно заверяет Симон. - Какими судьбами? Откуда ты?

-Я? Из Парижа.

-Что ты там делаешь?

-Я? Здесь? Живу?

-Почему в Париже? - глупо спрашивает Симон, совершенно не зная, как поддержать разговор с родным, но оттого не менее забытым дядей.

-Должен же я где-то жить, - резонно отвечает трубка. - Ну, расскажи же о себе! Сколько тебе лет? Ты женат? У тебя есть дети? Кем ты работаешь?

По молодости Симону особенно нечего рассказывать. Мама умерла в эвакуации, папа погиб на фронте, остальных в оккупации расстреляли, живу-работаю.

На том конце провода дядя плачет, сморкается и говорит:

-Послушай, я хочу, чтобы ты приехал ко мне в гости. Говорил я вам еще, когда они в Эстонии в тридцать восьмом году приняли эти свои законы, что надо валить оттуда к чертовой матери. Вот вы все не хотели меня слушать. А теперь у меня нет на свете ни одного родного человека, кроме тебя. Ты слышишь?

-Да, спасибо, конечно, - на автопилоте говорит Симон.

-Так ты приедешь? Я тебя встречу. Когда тебя ждать?

Симон мычит, как корова в капкане.

-Но, дядя, я же не могу так сразу!

-Почему нет?

-У меня работа дела у меня клиенты!

-Возьми отпуск. Клиенты подождут. Объясни им, они поймут, что у них, нет сердца?

И, вытащив клещами обещание вскоре приехать, дядя стократно целует и обнимает племянника.

-Вы окончили разговор? Отбой, разъединяю. Симон смотрит на телефон, как на злое волшебство Хоттабыча.

И ходит на работу с чувством врага народа, которого вскоре постигнет неминуемая кара. Ждет вызова куда надо. Там все известно. Там все знают. Скрытый родственник в капстране! Следующее по тяжести преступление - поджог обкома партии. Проходит месяц:

-Ответьте Парижу.

И Симон отвечает, что занят нечеловечески, и кроме того, болен.

-Чем ты болен? - тревожится дядя. - Так, может, нужно прислать тебе какие-нибудь лекарства? Все равно приезжай, у меня здесь есть хорошие знакомые врачи.

-Да-да, обязательно, вот только калоши сейчас надену.

-Калоши не надо. В Париже сейчас никто не носит калош.

В консультации Симону кажется, что все косятся ему в спину

При третьем звонке он начинает объясняться ближе к правде жизни:

-Дядя, по советским законам это делается не так! В Советском Союзе плановое социалистическое хозяйство, планирование доходов и расходов, в том числе валютных

-Тебе нужны деньги? - перебивает дядя. - Я тебе пришлю. А что, юристам у вас не платят за работу? Ты работаешь или нет, скажи мне честно!
-Не в деньгах дело - стонет Симон. - Просто у нас полагается, если человек едет в гости за границу чтобы ему сначала прислали приглашение.
-Какое приглашение? - удивляется дядя. - Я же тебя приглашаю? Письменное?

Через полтора месяца Симон получает письмо с кучей ошибок: дядя приглашает племянника в гости.

-Нет, - терпеливо разъясняет он, - приглашение должно быть не такое.

-А что плохо?! Какое еще?

Ну, чтобы оно было официально заверено в МИДе Франции или где там еще, с печатью и подписью, по установленной форме. Надо обратиться к юристу тот все расскажет.

-На кой черт все это надо?! - взрывается дядя.

-А хрен его знает, товарищ майор, - меланхолично сочувствует родственнику Симон. - Чтобы был во всем порядок.

-Такой порядок при немцах назывался орднунг! - зло говорит дядя. - Ничего, мы им показали орднунг! Кстати, с чего ты взял, что я майор? Ты так мелко обо мне думаешь? Или это ты не ко мне обращался? - вдруг догадывается он. - Там у тебя кто-то есть?

-Это присказка такая, - отмахивается Симон, и невидимый майор, как далекий домовой в погонах, следит за ним из телефонной мглы. Боже, что за наказание! Ну как ты ему по телефону объяснишь, что все международные переговоры, да еще с капиталистическими странами, обязательно прослушиваются? Что все международные письма обязательно читаются цензурой, оттого и ходят по два месяца?

Через два месяца, к приходу официального приглашения, он уже знает о дяде все, как о родном. Обо всех его болячках. О том, что от круассанов утром у него запоры. О том, что он живет на авеню де ля Мотт-Пике, на шестом этаже с лифтом и видом на Эйфелеву башню. О том, что по субботам он ходит в синагогу, но не всегда.

-Так теперь уже я могу в субботу тебя встречать? - радуется дядя. - Это приглашение тебя устроит?

Это даже поразительно, какая мертвая хватка бывает у некоторых ласковых стариков!

Симон объясняет (а сам непроизвольно представляет кэгэбэшника, который все это слушает, и старается выглядеть пред ним как можно лояльнее: это было свойственно всем советским людям при любых международных переговорах!). Что по советским порядкам полагается, чтобы ехать за границу, быть человеком семейными. (И оставлять семью дома нет, не то чтоб в заложниках) А во-вторых, сначала полагается съездить в социалистическую страну. Так что он должен сначала поехать, летом, скажем, в отпуск, в Болгарию. А уже потом во Францию.

-У тебя с головой все в порядке? - не понимает дядя. - Симон, ты меня извел за эти полгода! Симон, я так долго тебя искал, наводил справки, получал твой телефон! А теперь ты говоришь, что тебе надо в Болгарию для того, чтобы приехать в Париж! Скажи, ты когда-нибудь видел карту Европы???!!! Ты не умеешь лгать, скажи мне, почему ты не хочешь приехать, и закончим этот разговор!

Ночью Симону снится Париж. Он голубой и прозрачный. На завтрак горячие круассаны. Дядя - румяный старичок, который одновременно является хрупкой и до слез милой пепельноволосой девушкой - она уже жена Симона, и это она его и зовет.

Он просыпается со слезами на глазах, допивает коньяк из дареной клиентом бутылки, курит до утра, и смертная тоска по Парижу скручивает его.

Его не пустят в Париж никогда. Он холост, беспартиен, интеллигент, он еврей, и он никогда раньше не был за границей, даже в братской Болгарии. За границу вообще мало кого пускают. Да почти и никого. А уж таких, как он - никогда! Как ты это дяде объяснишь? После таких речей с иностранным гражданином его мгновенно выкинут с работы и не возьмут уже никуда, только дворником. А еще недавно за такие речи расстреливали по статье шпионаж и контрреволюционная деятельность.

И он идет в ОВИР, чтобы покончить со всей этой бодягой. И его ставят на очередь на прием, а потом - на очередь на рассмотрение заявления, а потом велят собирать документы, а потом еще одна очередь, чтобы получить перечень необходимых документов, а только потом выяснится, что там половины не хватало. А каждая очередь - это недели и месяцы, не считая часов и дней высиживания в коридорах.

Он попросил характеристику по месту работы, и родная консультация на удивление холодно отозвалась об его ограниченных способностях и невысоком моральном уровне.

Профком отметил его низкую социальную активность, а спортком - слабую спортивную подготовку и уклонение от мероприятий.

Отдел кадров трижды отказывался ставить печать, требуя перепечатать все по форме и поставить подписи в надлежащих местах.

По вторым и четвертым средам месяца собиралась районная парткомиссия, бдительно утверждавшая идеологическую зрелость выезжантов. Не молотилка, не мясорубка, но душу вынимала до истерики.

-Вы член партии? - с иезуитской доброжелательной вежливостью спрашивают его. - А как же вы претендуете на поездку в капиталистическую страну, в среду враждебного нам идеологического окружения? Там ведь возможны любые провокации, любые идеологические дискуссии! Не в составе группы? Без сопровождения?! Индивидуал?!
Вот видите тем более.
О, эпопея натурале! Вояж совка за границу! Пустите Дуньку в Европу! Облико морале! Уно грано кретино руссо! Хоть одним глазом, одной ногой!

Выстроенные в последовательность инстанции сплетались в сеть филиалов сумасшедшего дома. Требования психиатров поражали непредсказуемостью.

У него попросили свидетельство о рождении его дяди - причем подлинник. И свидетельство о рождении отца - чтоб подтвердить родство.

-Ну что значит - сгорели в сорок четвертом году? Вы ведь понимаете, что это не объяснение. Пусть вам выдадут справочку в архиве по запросу домоуправления. Ничего, значит обратитесь еще раз, пусть они войдут в положение. Как же без документов мы можем удостовериться в родстве лица, приглашающего вас?

В ОВИРе стали напирать на наилучшее решение этого сложного вопроса: а пусть лучше дядя сам едет сюда, раз так рвется к племяннику. А какие у племянника жилищные условия? М-да Ну А пусть они оба встретятся в Москве! В гостинице! В хорошем советском интуристовском отеле, да.

-Он болен, - повторяет Симон. - Он уже давно никуда не выезжает.

-Так он вас что, для ухода приглашает? А что будет, если, допустим, он захочет усыновить вас? Или напротив, предложит вам оформить над ним опекунство? (Ты, тварь, будешь жировать там - а нас за тебя вздрючат здесь?)

С каждой справкой сказка про белого бьика прибавляет главу.

Он у вас кто, вы говорили? На пенсии. А средства есть? Состояние? Богатый человек? Так это все облегчает! Мы можем обеспечить ему прекрасный уход! Санаторий в Крыму, Минеральные Воды. Наш Внешбанк сам свяжется с его банком, вы узнайте номер счета. Поговорите с ним, у нас пенсионерам прекрасно.

Нет- нет, вынесли окончательный вердикт. Самое милое дело -пусть приедет, и мы оформим здесь, по всем законам, опекунство над ним.

Он заболел, а не охренел! - скачет истеричный анекдот из Симона.

Мы думаем, вы сами понимаете, что говорить о вашей поездке во Францию пока преждевременно. Да, когда составите приглашение вашему дяде, принесите нам показать посоветоваться.

Тому полгода, и Симон валит дяде, что пока у него временные трудности.

-Я не понимаю, - нервничает дядя, - нужно что-нибудь еще? Ты от меня ничего не скрываешь?

И Симон нудно брешет, что очереди большие, что преимущества работникам со стажем, что документы сгорели во время войны, и что процедура это небыстрая!

-Может быть, я могу чем-нибудь помочь тебе? - печально спрашивает дядя.

-Чем тут поможешь, - вздыхает Симон и успокаивает: - ничего, даст бог все устроится. - И вспоминает рекомендации овировцев. - А не хочешь ли ты приехать в Москву и встретиться со мной там? - весьма фальшивым тоном спрашивает он.

-Ага, - говорит дядя. - Не тебе в Париж, а мне в Москву? Интересная идея. После войны Лео Трепер меня не послушал и уехал в Москву. Недавно я получил весточку, что он вышел из сибирских лагерей. Скажи, это ты сам придумал? Только сейчас?

И дядя сухо прощается. А Симон не знает о разведчике Трепере.


Через две недели звонит треснутый телефон на обшарпанной стене в коридоре:

-Товарищ Левин? Здравствуйте, Симон Рувимович. Это вас беспокоят из Комитета Государственной Безопасности. Майор Ашурков. Симон Рувимович, есть ли у вас сейчас возможность разговаривать? Я вас ни от чего не отвлекаю?

-Н-нет, - говорит Левин и выпрямляется по стойке смирно с государственным лицом, но ватные ноги складывают его на сундучок под стенкой.

-Симон Рувимович, в какое время вам было бы удобно зайти к нам, чтобы побеседовать? - утонченно издевается голос.

-В-в-в какое скажете - докладывает Левин.

-Но вы ведь заняты все рабочие дни в юридической консультации, мы не хотим нарушать ваш рабочий распорядок.

-Э-э-э - блеет Симон в полном ошизении. - Н-н-ничего пожалуйста конечно

-Не следует откладывать, - мягко настаивает голос. - Завтра в четыре часа дня вас устроит? А сегодня? В три? А в час? Паспорт с собой возьмите, пожалуйста, пропуск будет заказан. Мы ждем вас по адресу ул. Па-гари Куда прислать за вами машину? Близко? Как вам удобнее.

Вот и засекся крючок. Открасовался молодой юрист, чей не надо родственник.

-Что ж, - вздохнул он, - это лучше, чем если тебя берут ночью из постели.

Он сел, встал, еще сел, еще встал, свет включил, выключил, в консультации сидел как пыльным мешком шлепнутый, и к нужному часу достиг полной товарной спелости: зеленый снаружи и с мелкой дрожью внутри.

В подъезде за зловещей вывеской, в чистом вестибюле, ему выдали пропуск взамен паспорта и забрали на хранение портфельчик, где была сменка белья, тонкий свитер и умывальные принадлежности, плюс три пачки чая, папиросы и кулек конфет. Симон хорошо знал, что надо брать с собой при аресте.

Вежливый лейтенант проводил его на второй этаж.
Симон Рувимович, - встал навстречу от стола приятный мужчина в штатском. - Очень рад познакомиться с вами! - В меру крепко пожал руку. - Присаживайтесь. Чаю хотите? Курите?
Левин двигался, как стеклянный. Он сел, звякая пронзительным колокольчиком внутри головы, и непонимающе уставился на стакан крепкого чаю с лимоном и открытый серебряный портсигар с беломором.

-Итак, вы хотите поехать в Париж, - доброжелательно начал комитетчик, которого Симон про себя окрестил полковником. Это прозвучало как ИТАК, ВЫ ХОТИТЕ ИЗМЕНИТЬ РОДИНЕ.

Уже никто никуда не хочет, - с истерическим смешком мелькнуло у Симона

-Д-да, собственно и нет, - мучительно сопротивлялся он затягиванию себя в преступный умысел измены родине.

Полковник подвинул ему портсигар и поднес спичку, Симон послушно закурил, выпучил глаза и задохнулся.

-Не волнуйтесь, - сочувственно сказал полковник. - Мы здесь для того, чтобы помочь вам.

Сейчас войдет палач с набором пыточных инструментов.

-На ваше имя пришло приглашение в гости из Франции, - полковник переждал его кашель. - Из Парижа.

-Я не просил - просипел Симон. - Это дядя Клянусь, я не знал! В смысле, не просил!

-Когда вам хотелось бы поехать? - Полковник разглядывал его с задумчивым видом, иногда даже чуть кивая собственным мыслям.

-Не знаю Я еще не думал!

-Возможно, прямо в эту пятницу?

-У меня же работа! - с некоторым даже осуждением возразил Симон, чувствуя себя в этот миг преданным гражданином.

-Ну, возьмете отпуск. Вам дадут, я не сомневаюсь, и не за свой счет, а как полагается, с выплатой отпускных.

До Симона, наконец, дошло. Паранойя . Бред навязчивой идеи расколол сознание. Чтобы сойти с ума, долго пить не обязательно. Отсюда его увезут в желтый дом а он будет воображать себя в Париже

Он побелел.

-Или вы предпочитаете весной? Или летом? - любезнейше продолжал выяснять полковник.

Он снял трубку и раздраженно бросил:

-Ну где он там?

Вошел фотограф и снял Симона, велев сесть на стуле ровно и смотреть в объектив.

-А в профиль? - стал помогать Симон, и повернулся боком для второй фотографии.

-В профиль не надо, - приказал полковник. Утонченная издевка заключалась в том, что ехать Симону предстояло в Магадан, и он прекрасно это понимал. Об играх КГБ страна было наслышана.

-Или вы хотели бы поехать весной? Или летом? - рассыпался полковник. - Но чисто по-человечески, наверное, чего откладывать, правда? Ну, несколько дней на неизбежные формальности - он посмотрел на табель-календарь: - А вот, хоть суббота второе число, вас устроит?

-А-а-а да, конечно Как скажете, я готов - сказал Симон.

-Хотя можно и быстрее!

Он стал бессмысленно улыбаться и часто кивать. Захотел перестать кивать и не смог остановиться. Полковник вздохнул и деликатно стал смотреть в окно.

-А вы бы хотели как ехать - поездом? Или самолетом? - продолжал он глумиться. - Возможно, паромом до Хельсинки и оттуда поездом? Или можно из Ленинграда до Стокгольма, или до Лондона, а там на самолет до Парижа.

На дальней стене кабинета висела карта мира, и хозяин развивал урок географии, взяв указку:

-Конечно, короче и проще всего - прямым рейсом из Москвы - и прямо в Париж. А если в Ленинграде сесть в беспересадочный вагон Ленинград - Париж, то можно через Минск, Варшаву, Берлин - это двое суток через всю Европу, прекрасная поездка.

Вошла плавных очертаний женщина, туго затянутая в юбку и пиджачок, и велела Симону подписать вот здесь. И вот здесь. Он хотел понять, что он подписывает, но, ясно видя бумаги и читая буквы, не мог понять смысла ни одного сочетания. Его мыслительные способности были парализованы.

-Ну, вот и отлично, - сказал полковник. - Если вам подходит завтрашний рейс Аэрофлота из Москвы, то к вечеру вам доставят ваш загранпаспорт с французской визой и билеты.

При этих словах Симон понял, что он подписывал. Это был загранпаспорт с его фотографией и его фамилией.

-Вы, наверное, последнее время много работали и переутомились, - сказал полковник, поднимая его с пола и брызгая водой в лицо. - Вот и отдохнете. Кстати, в нашей поликлинике прекрасный невропатолог, хотите, я сейчас позвоню?

Он проводил его до двери и подержал под локоть:

-Кстати, я бы как мужчина мужчине порекомендовал вам сшить новый костюмчик. Все-таки Париж, вы знаете. О, успеют, в МИДовском ателье обычное дело за полдня выезжающему шить. Вас уже ждут.

Он шел домой как зомби. Робот утерял ориентацию в пространстве. Так могла бы перемещаться статуя Командора, забывшая адрес Доны Анны. Город раздвигался, вращался и смыкался за ним.

Дома он закрыл дверь, задвинул шторы, выпил стаканом дареный коньяк и уставился в стену. Он был трезв,

Незадолго до этого:
После предыдущего разговора с вьющимся от лжи и засыхающим от грусти племянником - дядя, исполненный недоверия, пожал плечами и набрал номер.

-Канцелярия президента Французской Республики, - с четким звоном обольщает женский голос.

-Передайте, пожалуйста, генералу де Голлю, что с ним хочет поговорить полковник Левин.

-Простите, мсье? Господин президент ждет вашего звонка?

-Наверное, нет. А то бы поинтересовался, почему я не звонил так долго.

-Я могу записать просьбу месье и передать ее для рассмотрения заместителю начальника канцелярии по внутренним контактам. Какое у вас дело?

-Деточка. Двадцать лет назад я бы тебе быстро объяснил, какое у меня к тебе дело. И знаешь? - тебе бы понравилось.

-Месье!

-Медам? Запиши: с генералом де Голлем хочет поговорить по срочному вопросу его фронтовой друг и начальник отдела штаба Вооруженных сил Свободной Франции полковник Левин! Исполнять!! И если он тебя взгреет - я тебя предупреждал! Ты все хорошо поняла?

-Ви, месье.

Левин мечтательно возводит глаза, достает из шкафа папку и начинает перебирать старые фотографии. Вечером звонит телефон:

-Мсье Левин? Вы готовы разговаривать? С вами будет говорить президент Франции.

И в трубке раздается:

-Эфраим, это ты? Что ты сказал Женевьев, что у нее глаза, будто ее любовник оказался эсэсовцем?

-Я сказал, что ты нравишься не только ей, но мне тоже. Шарль, у тебя найдется пара часов для старого друга? Или у президентов не бывает старых друзей?

-Оставь свою антигеббельсовскую пропаганду, Эф-раим, война уже кончилась. Я действительно иногда бываю занят. Приезжай ко мне во вторник в одиннадцать утра.

-И что?

-Я угощу тебя кофе с булочкой. Часа тебе хватит?

-А куда приезжать?

-Пока еще в Елисейский дворец, - хмыкает де Голль.

.... длинный носатый де Голль обнимает маленького лысого Левина и сажает за стол. И лично наливает ему чашку кофе.
-А где же булочка? - спрашивает Левин. - Ты обещал угостить меня кофе с булочкой!

-Я их не ем, - говорит де Голль. - И тебе незачем. Вредно. От них толстеют и диабет.

-Жмот, - говорит Левин. - Ты всегда был жмотом. Приезжай ко мне в гости, в моем доме тебе не пожалеют булочек. И масла; и джема, и сливок.

-Ты стал брюзгой, - говорит де Голль.

-А ты управляй лучше, чтоб подданные не брюзжали.

-Кого ты видел из наших за последние годы? - спрашивает де Голль, и они весь час вспоминают войну, сороковой год, Дюнкерк, Северную Африку и высадку в Нормандии.

Старинные часы в углу хрипло отбивают полдень, и де Голль спрашивает:

-У тебя была ко мне просьба, Эфраим?

-Это мелочь, - машет Левин, - но мне она очень дорога. У меня нашелся племянник в Советском Союзе, это единственный мой родственник. Всех остальных немцы уничтожили. Я хотел, чтобы он приехал ко мне в гости.

-Если тебе нужно на это мое разрешение, - говорит де Голль, - то считай, что ты его получил. А если серьезно, то пока я ничего не понял.

-Его не выпускают, - говорит Левин.

-Откуда?

-Оттуда! Из-за железного занавеса. Из СССР!

-На каком основании?

-Прости, я не понял - кто из нас двоих президент Франции? Ты спрашиваешь меня, почему русские никого не выпускают за границу?

Де Голль начинает шевелить огромным породистым носом злобно, вроде подслеповатого разъяряющегося носорога.

-Значит, - переспрашивает он, - всех остальных боши во время войны убили?

Левин пожимает плечами.

-Он у тебя вообще кто? Левин рассказывает.

-Напиши-ка мне его основные данные.

Левин достает из кармана пиджака листок, разворачивает и кладет перед де Голлем.

-Соедините-ка меня с министром иностранных дел, - тяжело говорит де Голль. В трубке угадывается бесшумная суета. И через малую паузу он продолжает:

-Это говорит генерал де Голль. У меня сидит мой старый друг, герой Сопротивления, кавалер Почетного Легиона, начальник отдела штаба Вооруженных сил Франции полковник Левин. Запиши. В СССР, в городе Таллине, живет его племянник Симон Левин. Единственный родственник. Все данные у тебя сейчас будут. Его не выпускают в Париж к дяде. Безотлагательно разреши вопрос. На любом уровне. Нет, это не приказ президента. Это личная просьба генерала де Голля. Моя глубокая личная просьба. И сделай это быстро! И не позволяй русским садиться себе на голову!

-Иди, - говорит он Левину, жмет ему руку и провожает до двери. - Ты пересидел двадцать минут. Я помог тебе, чем мог. Будем надеяться, что подействует. Ну - посмотрим? - И подмигивает.

И Левин уходит с восторгом, подпорченным легким недоверием и неизвестностью.


А тем временем министр иностранных дел Франции звонит послу СССР в Париже. И заявляет жестко:

-Президент де Голль поручил мне поставить вас в известность об его личной просьбе. Он озабочен судьбой советского гражданина, являющегося единственным родственником героя Сопротивления, кавалера Почетного Легиона и его фронтового друга. Под надуманными предлогами его уже полтора года не выпускают навестить в Париже его больного дядю, кстати, большого друга Советского Союза. Да, все данные на этого молодого человека сейчас доставят в ваше посольство. Президент де Голль надеется, что этот неприятный инцидент не омрачит налаживающихся отношений между нашими странами. Да. Президент де Голль не сомневается, что этот инцидент будет исчерпан в самое ближайшее время. Президент де Голль не уверен, что при таком недоверии друг к другу дальнейшие шаги к сотрудничеству не замедлятся.

На дипломатическом языке это можно истолковывать как скандал, нашпигованный матом и угрозами.

Послу не каждый день звонит министр иностранных дел Франции. А просьбы президента он ему и вовсе пока не передавал. Посол выпивает коньяку, выпивает валерьянки; вызывает первого советника: курит нервно. И звонит министру иностранных дел СССР. Лично Андрею Андреевичу Громыко. Мистеру Нет. Ибо случай экстраординарный.

Так и так, товарищ Громыко. Готов выполнить любое распоряжение. Но сам никакого решения принять не в силах. Личная просьба президента де Голля. Так точно! Подготовка к переговорам до настоящего момента шла успешно! В духе взаимопонимания и добрососедского сотрудничества! Никак нет, провокаций избегаем. Данные? Да, могу сию минуту диктовать секретарю. Никак нет! Слушаюсь! Виноват, Андрей Андреевич! Будет исполнено, товарищ министр!

-Соедини-ка меня с Семичастным, - приказывает Громыко секретарю. И своим ровным механическим голосом откусывает слова, как гильотина:

-Слушай, твои комитетчики совсем там охерели? Что? То, что они срывают наш договор с Францией! Как?
А вот так!!! Мне сейчас мой посол передал из Парижа личную просьбу де Голля! Слышно хорошо? Личная просьба президента Франции де Голля к Советскому правительству: разобраться с мудаками Ваньки Семи-частного, которые не пускают какого-то козла из Таллина в гости к его единственному дяде. Что? А то, что этот дядя - друг де Голля и Герой Франции! А фамилия его Левин, так еще мировые сионистские круги наверняка это дело накрутили. Провокация? А ты не подставляйся под провокацию, не первый год замужем!
Короче: уйми, Ваня, своих опричников, и выпусти мне его в Париж, хоть на Луну. И больше не обсирай мне малину со своим государственным рвением! Да, будь любезен!

Семичастный кладет трубку, бьет кулаком по столу, материт всех, нашептывает угрозы непроизносимые и звонит в Таллин. Рвать в клочья заднепроходное отверстие председателю Эстонского КГБ.

-Бдишь, значит, - нежным голосом иезуита в пыточной камере начинает он. - Граница на замке, все просвечивается. Меры принимаются. Ну - готов? Можешь снимать свои штаны с лампасами и вставать раком! И вазелина тебе не будет! Сучий ты потрох, чтобы я из-за твоих чудаков получал втык от Политбюро! По Колыме тоскуешь? Ты, кретин, запоминай: у тебя там живет хрен с горы, которого з о в у т Симон Левин. Г д е живет?! А в о т найди и доложи!!! Чтобы он мигом - ты меня понял?! - мигом!!! - ехал у тебя в Париж! Летел! Мчался!!! Зачем? А вот разберись и доложи, зачем ему в Париж? Если есть Биробиджан?! И Магадан!!! Из-за тебя, идиота, по этому делу де Голль говорил с Громыкой, ты понял, блоха ты вонючая?! Не-ет, милый, это не высший уровень, это им высший, а для тебя этот уровень расстрельный! высшей меры!

Этот твой еврейский Левин - сын лучшего фронтового друга де Голля! Что - не знал?! - обязан знать! Ты совсем дурак или кто? При Хозяине ты бы уже лежал в подвале с отбитыми яйцами и просил пулю в затылок!

Сутки тебе на исполнение! И делай все, что этот сын моисеев пожелает! Води его в синагогу купай в шампанском!., дрочи вприсядку! ты понял???!!!

Когда врач откачал генерала от сердечного приступа, тот позаботился, чтобы начальник ОВИРа был увезен в больницу с гипертоническим кризом.

-Не сдохнешь - своей рукой расстреляю! - вопил он из окна вслед скорой помощи.


Через полчаса у Симона Левина зазвонил телефон, и сладчайший голос нежно позвал его в КГБ, чтобы удовлетворить все его желания, как явные, так и тайные.

Французская виза, в свете ранее происшедших обстоятельств, была шлепнута в левинский паспорт комитетчиками в консульстве Франции в две минуты. Ставил ее консул лично.

Через двадцать четыре часа!!! - Симон Левин спустился с трапа белоснежного и серебристого аэрофло-товского лайнера Ил-18 в аэропорту Орли. Колени его вихляли, стан плыл волной, глаза стояли поперек лба. Он был в новом костюме. Он завертел головой, но из-за спины приблизился молодой человек в неброском сером плаще, под локоть провел его к дяде, встречавшему в толпе, и незаметно растворился.

Вот так Симон Левин стал обладателем постоянного загранпаспорта с постоянно открытой выездной визой, что в те уже легендарные и непостижимые советские времена уравнивало его с небожителями и ангелами, над которыми земные границы и законы не властны...
(С) М. Веллер, Легенды Арбата

(с)

Знакомство решает всё. Старая Еврейская мудрость.

Еще о де Голле...
ссылка

Модосав @ 24.11.2015, 21:46
Еще о де Голле...
ссылка

Обалдеть, Чего только в жизни не бывает.

adik @ 26.11.2015, 11:35
Обалдеть, Чего только в жизни не бывает.

Осмелюсь посоветовать процитированные выше: М. Веллер "Легенды Арбата" и "Легенды Невского проспекта" - там такие истории! Понятно, что "подраскрашенные", но всё же на основе реальных фактов.

Прикрепленный файл ( Кол-во скачиваний: 123 )
  veller_mihail_legendy_nevskogo_prospekta_sbornik_rasskazov.fb2.zip

Прикрепленный файл ( Кол-во скачиваний: 123 )
  veller_mihail_legendy_nevskogo_prospekta_sbornik_rasskazov.fb2.zip

Не мое. Но верю.
В начале апреля 2003 года Черноморский Флот впервые черт знает с каких времен снимался с бочек для броска аж в Индийский океан. В дальний поход уходили без особой помпы. Шли не в гости. Шли на работу. Первыми Босфор 10 апреля миновали танкер «Бубнов», буксир «Шахтер» и БДК «Цезарь Куников» с усиленной ротой морпехов на борту. Не обошлось без приключений. Перед самым мостом Ататюрка из-под восточного берега выскочил турецкий патрульный катер и по УКВ потребовал от нашего большого десантного корабля застопорить ход. Чтобы принять на борт осмотровую группу.
— Совсем нюх потеряли! — не выдержал командир «Куникова» кап-два Сергей Синкин. И приказал следовать прежним курсом. Катер забежал вперед. Продолжая назойливо требовать от БДК застопить ход, замер, загораживая собой путь к Дарданеллам.
— Он нам еще и борт подставляет, гад. . — желчно обронил Синкин. И сыграл боевую тревогу. Миг — и экипаж разбежался по боевым постам. На палубе залегли морпехи с оружием. 57-мм АКашка весело подмигнула потомкам янычаров своими спаренными стволами. Новый приказ с катера лечь в дрейф прозвучал уже как-то неуверенно. БДК в ответ отсигналил «Не мешайте моим действиям». Расстояние между высоченным носом «Куникова» и низеньким планширем патрульника неуклонно сокращалось. Наконец, когда до неумолимо надвигающейся 4000-тонной туши русского десантника оставалось меньше полукабельтова, турки врубили полный ход и, не попрощавшись, унеслись к Босфору… Сутки спустя Мраморное море проходила «Москва» с СКРами «Сметливый» и «Пытливый». Крейсер и сторожевики досматривать уже никто не пытался. Зато стоило отряду покинуть турецкие терводы, как на пересечку курса идущего головным крейсера бросился невесть как забредший в восточное Средиземноморье португальский фрегат «Васко да Гама». И засигналил, и засигналил!
— Чего он там? — поинтересовался командир «Москвы» каперанг Щербицкий. Поинтересовался шепотом, чтобы не разбудить перенервничавшего за время прохода проливов, а теперь со смаком храпевшего в командирском кресле контр-адмирала Евгения Орлова.
— Запрашивает чего-то. — ответили сигнальщики.
— «Чего-то», это чего? — кэп начал медленно закипать. — Никак не разберем, тащ командир.
— Драл я вас мало, — прошипел каперанг, тоскливо шаря глазами по мостику в поисках с кем бы посоветоваться. Будить замкомандующего флотом не хотелось до смерти. Щербицкий потеребил себя за нос и придумал:
— Переводчика на мостик.
— Есть переводчика на мостик! Щербицкий с опаской посмотрел на завозившегося в кресле и зачмокавшего губами контр-адмирала:
— Да тише вы, ироды.
— Есть тише!
— Блин…
— Есть! Капраз как раз собрался кратко, но емко выразить свою мысль о непонятливости подчиненных, когда с воплем «Прошу разрешения подняться на мостик! » нарисовался переводчик.
— А? Чего? . . — вскинулся в кресле замкомфлота. Кэп в немой муке вздел очи к подволоку и стиснул зубы. Через пару минут с помощью переводчика разобрали-таки запрос португальца. «Что за груз у вас на борту? » — вслух повторил Орлов. Тупо посмотрел на Щербицкого:
— Они там что? Совсем охренели?! Поскольку вопрос был явно из разряда риторических, ответа контр-адмирал не дождался. Впрочем, он на него и не рассчитывал. Отоспавшийся замкомфлота почувствовал внезапный прилив адреналина и острое желание насмерть постоять за честь родного флага.
— Вот уроды, а? — контр-адмирал не глядя протянул руку, в которую тут же вложили бинокль. Придирчиво изучив силуэт по-прежнему маячившего впереди португальца, Орлов от вопросов перешел к утверждениям:
— Точно — уроды. Дожили. Докатились. Не успеешь в море выйти — к тебе уже лезет всякая мелюзга. Прямо в карман. Хорошо хоть — не сразу в трусы!
— Так точно, — счел нужным поддакнуть капитан первого ранга, чем сразу вызвал со стороны контр-адмирала самое пристальное внимание к своей персоне.
— Ну, Александр Владимирыч, чего отвечать будем супостату?
— Ээээ… Товарищ контр-адмирал, фрегат у португальцев новенький, команда — тоже. Могли и напутать. Разрешите поднять «Зулу»-«Лиму»?
— Добро. «Москва» — «Да Гаме»: «Ваш сигнал принят, но не понят». Теперь задумались уже на фрегате. Однако, спустя пять минут повторили свой первоначальный запрос. На крейсере продублировали свой ответ: «Ваш сигнал принят, но не понят». Через минуту все та же «Да Гама» — все той же «Москве»: «Что за груз у вас на борту? »
— Ну, это уже хамство! — бушевал на крейсере Орлов. Да что они там о себе возомнили, колумбы хреновы?! Да я их… Сигнал на фрегат: «Пошли на куй! »
— Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться? — ожил переводчик, разом взопревший от мысли о возможных последствиях орловской эскапады.
— Ну? — недовольно буркнул замкомфлота. Сам удивляясь своей решительности и красноречию, переводчик (всего-то — старлей! ) в изумительно обтекаемых выражениях начал объяснять контр-адмиралу, что так дела не делаются. Что нахамить иностранцу любой дурак может. А вот аргументированно настоять на своей правоте может далеко не каждый. Что культурнее тут, за границей, надо. Культурней.
— Культурней? — кхм. — контр-адмирал набычился как мальчишка, который после драки оправдывается «а че он первый начал? »
— Культурней, говоришь? Ну, раз культурней… Вот ты, старший лейтенант, раз такой умный, ответь: о чем говорят культурные люди, когда им лялякать не о чем, но обидеть друг-друга не хочется?
— О погоде. — ляпнул первое пришедшее в голову переводчик.
— Отлично. — едко ухмыльнулся замкомфлота.
— Александр Владимирыч, запрос на фрегат: «Какая погода в Португалии? »
— А если откажутся отвечать? . .
— Тогда сразу — «На куй! » Португальцы от вопроса явно выпали в осадок не меньший, чем Орлов от их запроса про груз «Москвы». Минут тридцать «колумбы хреновы» напряженно консультировались по спутниковой связи с Лиссабоном. За это время отряд кораблей Черноморского флота успел оставить «Васко да Гаму» далеко за кормой. Наконец через пол часа португальцы вышли на связь с русским флагманом и сообщили:
«Средняя температура по стране — плюс 16 по Цельсию. »
— Что ответить, товарищ контр-адмирал?
— «Так держать! » Больше португальцы на связь не выходили…

Когда поступает ножевое ранение, то только в сериалах начинается сумасшедшее метание и дикие вопли. В реальности все прекрасно знают, что делать и в какой последовательности. Каталку закатывают, санитары тут же раздевают "клиента" (где не снимается, там разрезают одежду), хирург осматривает, одним ухом слушая скорую стоящую рядом (что сделали, чем ударили и т. д.), тут же столбняк воткнули, кровь на алкоголь. Обычная работа. "Клиенты" обычно поступают в хламину пьяные. Поскольку режут обычно в живот, то надлежит обработать место ранения, то есть побрить. Для данной процедуры в приёмнике есть и специально выделенная бритва, которую ласково называют «писькобрейка». Процедуру выбривания живота и паха производит санитарка-ванщица. Надо сказать, очень колоритный персонаж. Очень любящий бухнуть с дежурными сантехниками. После чего закрывалась в ванной и заваливалась там спать. Но процесс выбривания довела до автоматизма.

И вот поступает ночью очередной "клиент". Что удивительно - полностью трезвый. Просто не повезло. Нарвался ночью на шпану и получил ножом в правую сторону груди. Не глубоко, но неприятно. Лежит, молчит, порывается сам раздеться. Ребята-санитары быстренько раздели его, накрыли простынкой, я натянул крови на анализ, одновременно все по очереди стукнулись в дверь ванной: «Валя, блин, ножевое!» Типа вещи у мужика прими и упакуй. Тишина в ответ. И вот в какой-то момент мужик остается в коридоре один, лаборантка у себя пробирками звенит, хирурги умчались мыться. Санитары ждут команды в регистратуре начать транспортировку мужика в операционную. И тут распахивается дверь ванной и появляется ОНА. Заспанная и помятая. В одной руке «писькобрейка» во второй полотенце. Фигли! Ножевое же привезли. А при ножевом Валя чётко знает что нужно делать. Стараясь не дышать в сторону пациента, она приоткрывает простынку и начинает брить мужику пах. Тот лежит, затаив дыхание. Его можно понять. Во-первых скажи ей что-нибудь под руку, она и отрезать ненароком может. А во-вторых, хрен их, медиков, знает, может тут так принято.

И лишь когда Валентина закончив трудиться, обмахнула полотенцем и сделав шаг назад полюбовалась результатами своей работы, он решился робко спросить:
- Женщина. Женщина, а вы зачем мне яйца побрили? Меня же в грудь ударили, почти в плечо?

Да Вали стало доходить, что она немного накосячила. Приоткрыв простынь на груди и обнаружив рану там, а не в месте обработки, она начинает мучительно искать нужный ответ. И он, конечно же находится:
- Больной! Это на случай, если ранение проникающее!

Услышав подобную фразу, мужик ушёл в астрал и до операционной больше не сказал ни слова. Хирурги очень веселились.

(с)

В конце 20-х Татьяна Пельтцер познакомилась с немецким коммунистом и философом Гансом Тейблером, приехавшим в Москву учиться в Школе Коминтерна. В 1927 году она вышла за него замуж, а в 1930 году супруги переехали в Германию. Там Татьяна по ходатайству мужа вступила в Коммунистическую партию Германии и устроилась машинисткой в Советское торговое представительство. Там в пивной слушала выступление Гитлера. Уже совсем скоро мужа Пельтцер, члена Коминтерна, коммуниста, Гитлер бросил в концлагерь, а Татьяна Ивановна уехала в Россию.
Много лет спустя Ольга Аросева, Галина Волчек и Татьяна Пельтцер, которой было уже за 70, отдыхали в Карловых Варах. И на встречу к Пельтцер приехал ее бывший супруг. Они не виделись много лет, у каждого своя жизнь, но встретившись, ходили, взявшись за руки, не расставаясь ни днем, ни ночью.
И вот, когда дружная компания расположилась под тентами летнего кафе, Волчек, глядя на эту волшебную пару, задумчиво сказала: "Какая же тварь, этот Гитлер, какую любовь разрушил..."
На что бывший член Коминтерна, узник концлагеря, жертва нацизма и муж Татьяны Ивановны Пельтцер Ганс Тейблер заметил: "Да, конечно, Гитлер был очень нехороший человек, на нем много грехов, но в нашей разлуке он не виноват. Я у Танечки нечаянно обнаружил в кармане фартука любовную записку от моего лучшего друга..."
Пауза. Аросева: "Танька! Так ты, выходит, бл..дь, а не жертва нацизма?!"

- Ты как, нормально до дома дошёл?
- Ну как тебе сказать, пятачок... Короче тормазнули меня трое чётких пацанчика, ну там дай закурить, дай позвонить, и далее по тексту
- И чё посматрели на твою мобилу, поржали и ушли?
- Да не, ты ж помнишь, шо я в шараге преподавал?
- Ну да, а это тут причём?
- Ну я их обматерил и спросил, когда курсовые принесут. Они извинились, сказали что не узнали меня в панковском прикиде и обещали завтра принести.

Может, кому то пригодится совет...

"Перед моим окном на дереве сутки сидел кот. Кот орал благим матом. Вороны норовили клюнуть кота, дети снизу приглашали кота слезть, я с балкона кидала в ворон картошкой... Словом, фестиваль.
Когда пошли вторые сутки карнавала, я не выдержала и позвонила в МЧС. До сих пор помню прекрасную девушку-оператора.
- Дама, - сказала она, - Во-первых, обещайте, что Вы не полезете за котиком сама, иначе нам и правда придется приехать, и не одним, а со скорой помощью. Договорились?
Теперь слушайте: берете флакон валерьянки и выливаете на ствол дерева на высоте вытянутой руки. ВСЁ.
И вы знаете, эффект был СТРЕМИТЕЛЬНЫМ. Стоило только оросить дерево валериановыми каплями, как нисчасноэ кысо принюхалось, и БЫСТРО И УВЕРЕННО сошло вниз по стволу.
Я хочу сказать - пользуйтесь, соотечественники!"

Сбросить телевизор из окна отеля — старая рок-н-ролльная традиция, и мало кто был так знаменит подобными выходками, как Led Zeppelin. Бывший администратор отеля The Edgewater в Сиэтле Джеймс Блум вспоминал свою встречу с менеджером группы в 1977 году. Роберт Плант и Джимми Пейдж в ту ночь поставили рекорд: пять сброшенных телевизоров. Наутро менеджер Ричард Коул, еще не знавший о случившемся, пришел оплачивать счет за проживание. Блум, нервно сглотнув, сообщил ему, что вынужден взять с него дополнительные две с половиной тысячи долларов — по пять сотен за каждый телевизор.
Коул даже не удивился: он просто отсчитал деньги и собрался уходить. Блум, который был поклонником группы и очарован бунтарским рок-н-ролльным образом жизни, решил напоследок его спросить: «Простите меня, мистер Коул. Я слышал о подобных вещах, но всегда думал, что это все ерунда. Вы не могли бы мне рассказать, каково это — выкинуть телевизор из окна?» Коул развернулся и ответил: «Парень, в жизни есть вещи, которые надо испытать самому». На этой фразе он отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Блуму: «Держи, приятель. Сделай это за счет Led Zeppelin».

Прикрепленный файл ( Кол-во скачиваний: 427 )
  черная_дыра.jpg
Рванем скоро и в обозримом будущем на соседние измерения и звезды,
через черные дырки, которые хавают сами себя. И не понятно что в конце каждой
черной дыры.

Но черт побери! Интересно, что там есть.

Прикрепленный файл ( Кол-во скачиваний: 514 )
  media_share_0_02_05_b77cbb8201f538c016c63aa17dfcaefa1fa6d3c8282cf10048824dd518c9cf4a_Picture.jpg телефонограмму отправили .... сидим ...думаем как выполнять будем... в армии не чего не меняется ....как была рабоче - крестьянская так и осталась ...быстрей бы дембель...